Жертвы, свидетели и преступники

Йорг Хакманн, Валдис Тераудкалнс, Андерс Фроймарк

После 1945-го года картина Второй мировой войны вокруг Балтийского края, казалось, была ясной: были преступники, прежде всего немецкие нацисты, были соучастники (такие как Квислинг в Норвегии), были жертвы (евреи, оккупированные нации, такие как поляки, советский народ, датчане) и, конечно же, герои - в частности, союзные войска и Красная Армия, различные бойцы сопротивления и партизаны, а также некоторые дипломаты. А потом были нейтральные страны, которые просто наблюдали за событиями на полях сражений.

Однако факты и дискуссии никогда не были такими простыми и понятными, каковыми они были представлены, особенно в социалистических странах. В тех странах, которые попали под советское правление во время и после Второй мировой войны, с самого начала происходило частное празднование советских преступлений. В более широком масштабе коллективное празднование изменилось с середины 1980-ых. Западная Германия спорила об освобождении, а не о поражении, а поляки обсуждали, явились ли они свидетелями Холокоста. Новая динамика развернулась десятилетие спустя, после распада советской системы. Теперь вопрос о поддержке нацистских и советских преступлений добрался и до Швеции. Швеция не только снабжала нацистскую Германию сталью, но даже позволяла немецким войскам использовать шведскую железнодорожную систему. Когда страны Балтии были оккупированы, Швеция быстро приняла новую ситуацию, а после войны балтийские солдаты были экстрадированы в Советский Союз (см. Заявления премьер-министра Швеции Рейнфельдта в главе «Май 1945-го года: освобождение или оккупация?» ниже).

В результате возникла широкая дискуссия о Холокосте, которая отошла от привычного русла раскола времён холодной войны. Польша была шокирована повторным открытием убийства еврейских соседей в Едвабне и его окрестностях. В Литве и Латвии обсуждалось сотрудничество полицейских с немецкими оккупационными силами, как это было недавно в Норвегии после публикации нового исследования Марте Мишле в 2014-ом году. В Эстонии и Латвии тщательно изучалась роль легионов СС. Эти дебаты, которые были поддержаны комиссиями экспертов, однако, также стимулировали и национальную реакцию, утверждая, что большинство собственной нации также стали жертвами нацистского правления и не должны рассматриваться как коллаборационисты. В Эстонии спор привел к монументальному конфликту, связанному с Бронзовым солдатом. Сегодня эти вопросы решаются в разных музеях. Однако наиболее амбициозный проект — Музей Второй мировой войны в Гданьске, который пытался выработать целостную и транснациональную перспективу, был торпедирован польским националистическим правительством ещё до его открытия в 2017-ом году. Дальнейшие споры касаются старых и новых памятников. Вообще говоря, недавние дебаты показывают, что главный вопрос о том, как отметить Вторую мировую войну через 80 лет после её начала — это вопрос не отдельных национальных дебатов, а всех наций вокруг Балтийского края.

В 2000-ом году польская общественность была шокирована книгой Яна Томаша Гросса «Соседи» об убийстве более 300 евреев соседями-христианами в городе Едвабне в июле 1941-го года. Дискуссии продолжаются по сей день, как и конфликт, связанный с Музеем Второй мировой войны в Гданьске, который следует рассматривать как следствие этих дебатов, поскольку консервативные и националистические группы в польском обществе не согласны с аргументами Гросса. Вот два источника из этой дискуссии:

Однажды, в июле 1941-го года, половина населения небольшого восточноевропейского города убила другую половину - около 1600 мужчин, женщин и детей. Следовательно, в дальнейшем я буду обсуждать убийства в Едвабне в контексте многочисленных тем, обусловленных фразой «польско-еврейские отношения во время Второй мировой войны»

Прежде всего, я считаю, что эта позиция является вызовом стандартной историографии Второй мировой войны, которая представляет собой две отдельные истории военного времени - одна относится к евреям, а другая – ко всем остальным гражданам данной европейской страны, захваченной нацистами. И это особенно несостоятельная позиция в отношении истории Польши тех лет, учитывая размеры и социальное пространство, занимаемое польским еврейством. Накануне войны Польша была второй по величине агломерацией евреев в мире после американского еврейства. Около 10 % довоенных польских граждан идентифицировали себя - либо по исходя из веры, либо объявив идиш своим родным языком - евреями. Почти треть городского населения Польши составляли евреи.

И тем не менее историки считают Холокост польских евреев отдельным явлением, который лишь косвенно влияет на остальную часть польского общества. Общепринятое мнение гласит, что с евреями в польском обществе были связаны только «социально маргинальные» люди - так называемые szmalcownicy, или «мрази», которые шантажировали евреев, и герои, которые протягивали им руку помощи. […]

Второй момент, о котором должны помнить читатели книги, заключается в том, что польско-еврейские отношения во время войны рассматривались в общепринятом русле, как опосредованные внешними силами - нацистами и советами. Это, конечно, до какой-то степени правильно. Нацисты и советы фактически ответственны за убийства на оккупированных ими польских территориях. Но не следует отрицать реальность автономной динамики в отношениях между поляками и евреями в рамках ограничений, наложенных оккупантами. Были вещи, которые люди могли сделать, но в то же время и воздержаться от них; и были вещи, которые они не должны были делать, но тем не менее делали. Соответственно, я буду осторожным и взвешенным, определяя, кто, чем и по чьему указанию занимался в городе Едвабне 10-го июля 1941-го года.

В августе 1939-го года Гитлер и Сталин подписали, как известно, договор о ненападении. Его секретный дополнительный протокол разделил Центральную Европу на сферы влияния между двумя диктаторами. Спустя месяц территория Польши уже была разделена между Третьим Рейхом и СССР. Город Едвабне оказался в советской зоне оккупации, а после нападения Гитлера на Советский Союз был захвачен нацистами. Таким образом, важной темой, которую мне пришлось прежде всего озвучить, оказалась стандартная историографическая перспектива советско-еврейских отношений во время двадцатимесячного советского правления над половиной Польши, оккупированной Красной Армией, начиная с сентября 1939-го года. И это отнюдь не то место, которое можно было бы обойти стороной. Нам достаточно лишь вспомнить о том, что согласно широко распространённому стереотипу у евреев были привилегированные отношения с советскими оккупантами. :Предположительно, евреи сотрудничали с Советами за счёт поляков и, таким образом, вспышка нечеловеческого польского антисемитизма в 1941-ом году, когда нацисты вторглись в СССР нак территории, освобождённые от большевизма, была ответом именно на этот опыт. Поэтому я исследовал первым делом наличие связей между событиями в Едвабне под советской оккупацией (сентябрь 1939-го - июнь 1941-го) и непосредственно после неё.

Резня в Едвабне затрагивает ещё один историографический топос, относящийся к этой эпохе - утверждение, что евреи и коммунизм были связаны взаимовыгодными отношениями. Тем самым склонны объяснить наличие антисемитизма среди широких слоев польского общества (или любого другого восточноевропейского общества) после войны и особую роль евреев в установлении и укреплении сталинизма в Восточной Европе.

- Ян Томаш Гросс, предисловие к Соседям, 2001.

Польский историк Адам Михник:

Действительно ли в годы войны поляки вместе с немцами убивали евреев? Больший абсурд трудно себе представить. Нет ни одной польской семьи, которую бы не покалечили гитлеровский нацизм и советский коммунизм. Эти две тоталитарные диктатуры поглотили три миллиона поляков и еще три миллиона польских граждан, причисленных гитлеровцами к евреям.

Польша первой сказала категорическое «нет» гитлеровским требованиям и первой предприняла вооруженное сопротивление гитлеровской агрессии. Ни одно воинское подразделение под польским флагом не сражалось на стороне Третьего рейха. Подвергнутые нападению двух тоталитарных диктатур в результате пакта Риббентропа — Молотова, поляки сражались до последнего дня в армиях антигитлеровской коалиции. В Польше существовало широкое движение сопротивления, активно действовало вооруженное подполье.

Британский премьер-министр воздал должное полякам за их роль в битве за Британию, а президент Соединенных Штатов назвал поляков «вдохновением» для всего мира. Но это не помешало им отдать Польшу в сталинские лапы в Ялте. Герои польского сопротивления - враги сталинского коммунизма - оказались в советских гулагах и польских коммунистических тюрьмах.

Все эти истины способствуют тому, чтобы Польша считала себя невинной и благородной жертвой иностранного насилия и интриг.

После войны, когда в свободных странах пришло время раздумий над последствиями нацизма и Холокоста, в Польше сталинский террор на многие годы заблокировал дискуссию об антисемитизме. А его традиции имели там глубокие корни. В Польше XIX века, как и во всех странах нашего региона, населенного евреями, антисемитизм был идеологическим связующим звеном политического лагеря — национальной демократии. В межвоенный период антисемитизм был уже прочным фактором радикальной идеологии правых националистических сил. Мощные антисемитские акценты можно было услышать в высказываниях иерархов католической церкви. Втиснутая между гитлеровской Германией и сталинской Россией Польша не сумела установить порядочных отношений с нацменьшинствами, в том числе с еврейской общиной

[…]

Однако в годы гитлеровской оккупации польские правые националистические силы, в отличие от большинства стран Европы, не пошли по пути коллаборационизма с нацистами. Польские антисемиты сражались против Гитлера, а некоторые из них даже участвовали в акциях спасения евреев, хотя за это им грозила смерть.

Так возник специфический польский парадокс — на оккупированной польской земле можно было одновременно быть антисемитом, героем антигитлеровского сопротивления и участником операций по спасению евреев.

[…]

Польское общественное мнение редко объединяется, но почти все поляки реагируют очень резко, когда сталкиваются с обвинением в том, что поляки получают свой антисемитизм с молоком своих матерей и с обвинениями в соучастии в Холокосте. Для антисемитов, которых много на краю политической жизни Польши, эти обвинения являются доказательством международного антипольского еврейского заговора. Для нормальных людей, достигших совершеннолетия в годы фальсификаций и молчания о Холокосте, они кажутся несправедливыми.

Для этих людей книга Яна Томаша Гросса «Соседи», в которой рассказывалось об убийстве поляками 1600 евреев в Едвабне, была ужасным шоком. Трудно описать степень этого шока. Книга Гросса вызвала шок, масштабы которого сравнимы разве что с откликами на книгу Ханны Арендт «Эйхман в Иерусалиме».

[…]

Я не верю в коллективную вину и ни в какой иной тип коллективной ответственности, кроме ответственности нравственной. Поэтому я задумываюсь над тем, в чем состоит моя личная ответственность и моя собственная вина. Я заведомо не могу отвечать за ту толпу преступников, которая подпалила овин в Едвабне. Точно так же и сегодняшних жителей Едвабне нельзя винить в этом преступлении. Когда я слышу призыв исповедать свою, польскую вину, я чувствую себя травмированным так же, как и сегодняшние жители Едвабне, на которых налетели журналисты со всего мира.

Однако когда я слышу, что книга Гросса, которая раскрывает правду об этом преступлении, есть ложь, вымышленная международным еврейским заговором против Польши, тогда во мне растёт чувство вины. Эти лживые сегодняшние увёртки фактически направлены на оправдание того преступления.

А ведь дикая толпа в Едвабне не была одинокой. Во всех странах, порабощённых после 1939-го года Советским Союзом, летом и осенью 1941-го года происходили жуткие преступления против евреев. Последние погибали от рук соседей — литовских, латышских, эстонских, украинских, российских, белорусских. Думаю, пришло время узнать, наконец, всю правду об этих кошмарных событиях. Пишу эти слова и снова ощущаю специфическую шизофрению: я — поляк, а мой стыд за преступление в Едвабне — это польский стыд. При этом знаю, что, окажись сам тогда в Едвабне, был бы убит как еврей.

Так кто же, наконец, я, пишущий эти слова? Благодаря природе, я — человек, отвечающий перед другими людьми за то, что сделал и чего не сделал. Благодаря моему выбору, я — поляк и отвечаю перед всем миром за то зло, которое сотворили мои соотечественники. Делаю это осознанно, по наказу собственной совести.

Но одновременно пишу всё это как еврей, ощущающий глубокое братство с теми, кого убивали тогда как евреев. Именно исходя из этого должен заявить: тот, кто пытается вырвать преступление в Едвабне из контекста эпохи и построить на нём некое обобщение; тот, кто утверждает, что так вели себя только поляки, и все поляки, — тот насаждает ложь такую же мерзкую, как и многолетнее враньё о преступлении в Едвабне.

…Пишу эти строки осторожно, взвешиваю слова, повторяя за Монтескье: «Благодаря природе, я — человек, благодаря случаю, я — француз». Так и я: благодаря случаю — поляк с еврейскими корнями. Почти всю мою семью поглотил Холокост, мои близкие могли погибнуть в Едвабне. Некоторые из них были коммунистами или родственниками коммунистов, некоторые были ремесленниками, торговцами, может, и раввинами. Но все были евреями. Своей вины перед теми погибшими не чувствую — чувствую ответственность. Не за то, что их убили, — этого предотвратить я не мог. А за то, что после смерти их убили второй раз, — по-человечески не похоронили, не оплакали, не раскрыли правду об этом позорном преступлении, но разрешили десятилетиями обманывать. И это уже моя вина. Не хватило воображения, времени, из-за своего оппортунизма и духовного лентяйства не задал себе некоторых вопросов, не искал ответов. Почему? Ведь принадлежал к тем, кто активно включился в раскрытие правды о преступлении в Катыни, добивался познания истины о сталинских процессах, о жертвах коммунистическою репрессивного аппарата. Почему же не искал правды об уничтоженных в Едвабне евреях? Быть может, подсознательно боялся её?

Польский сосед мог бы спасти одного из моих родственников от рук палачей, которые толкнули его в сарай. И действительно, таких польских соседей было много - лес польских деревьев на Аллее Праведников в Яд Вашем, мемориале Холокоста в Иерусалиме, густ.

Я чувствую ответственность и за этих людей, которые погибли, спасая евреев. Я чувствую вину, когда так часто читаю в польских и зарубежных газетах об убийцах, которые убивали евреев, и отмечаю глубокое молчание о тех, кто спас евреев. Разве убийцы заслуживают большего признания, чем праведники?

Польский архиепископ, президент Польши и раввин Варшавы почти в один голос сказали, что дань памяти жертвам Едвабне должен во истину послужить делу примирения поляков и евреев. Я больше ничего не хочу. Если этого не произойдёт, это будет и моя вина.

- Адам Михник. Поляки и евреи: насколько глубока вина, 17.3.2001.

Дискуссия о жертвах, свидетелях и преступниках, однако, не ограничивается Польшей. В Эстонии, например, это вылилось в чествование эстонских членов Легиона СС во время Второй мировой войны. После спорных обсуждений акт переместили с кладбища в Лихуле в частный музей в Лагеди под Таллинном в 2005-ом году. Эстонская надпись гласит: «Эстонским мужчинам, которые воевали в 1940-1945 годах против большевизма и во имя восстановления независимости Эстонии». Как внутри, так и за пределами Латвии споры и напряженность продолжают окружать Латвийский легион, формирование немецкой Ваффен СС во время Второй мировой войны. Некоторые люди, присоединившиеся к Легиону, были мотивированы сильными антисоветскими настроениями, некоторые были просто вынуждены присоединиться, некоторые имели антисемитские взгляды и были причастны к Холокосту. День памяти латвийских легионеров - 16 марта. Теперь, когда легионеров в живых практически не осталось, латвийские и российские политики используют их, чтобы мобилизовать свою потенциальную аудиторию (учитывая, что избиратели в Латвии голосуют как правило по этническому признаку за «русские» и «латвийские» партии. 16 марта, день памяти, посвящённый латышским легионерам (в течение нескольких лет это был официальный день памяти, но в 2000-ом году он был исключён из списка национальных дней памяти). Прославляя легионеров, разные группы демонстрантов и активистов в действительности используют их истории для продвижения своих политических программ.

 Fig. 245: Памятник эстонцам, боровшимся против большевизма в Лагеди

Фото: Йорг Хакманн

Вопросы для размышления и обсуждения

1. Почему представление Гросса о резне в Едвабне встретило неприятие в некоторых частях польского общества?
2. Почему Адам Михник, редактор ведущей либеральной ежедневной газеты в Польше, критиковал Гросса?
3. Обсудите целевую направленность памятника в Лагеди против Второй мировой войны. Как здесь изображаются эстонцы?
4. Знаете ли вы о подобных противоречиях в других регионах Балтийского моря?
5. Обсудите возможные решения для преодоления конфликтов памяти, связанных со Второй мировой войной

Список литературы для дальнейшего чтения

1. Карстен Брюггеманн и Андрес Казекамп. Политика истории и «война памятников» в Эстонии. В: Nationalities Papers 36: 3 (2008). Стр. 425-448.
2. Йорг Хакманн. От национальных жертв до транснациональных свидетелей? Перемены в праздновании Второй мировой войны в Центральной и Восточной Европе . В: Constellations 16: 1 (2009). Стр. 167-181.
3. Марте Мишле. Совершенное преступление: жертвы и преступники в норвежском Холокосте (Den største forbrytelsen: Ofre og gjerningsmenn i det norske Holocaust). Осло, Гюльдендаль, 2014.
4. Соседи отвечают: спор по поводу резни в Едвабне в Польше. Издание Энтони Полонски и Джоанна Б. Михлич. Принстон, Нью-Джерси, издательство Принстонского университета, 2004.